Лиза бросилась ко мне на шею и повисла на мне, растопырив ноги.
— А это здорово! Правда! А-а-а!
Я раскрутил ее на себе как ребенка и усадил на кровать.
— Стыжусь смотреть в твои невинные глаза. Боюсь поддаться страсти, — я склонился над ней, слегка опираясь руками на ее колени. — Ты еще неоперенный птенчик, Лизонька, а я старик… Перед тобою двухсотлетний маразматик, из-за неизлечимого душевного расстройства вдруг возомнивший себя безалаберным юнцом… Ты, верно, ждешь моей клятвы в вечной любви. Напрасно… Вампирская любовь коротка. Не вспоминай, что Пятак и Глаша вместе провели в лесах четыре столетия. Между ними не было любви. Общий интерес к разбою держал их вместе, а не возвышенное чувство…. А я… Я сам не знаю, сколько времени с тобой пробуду… Не хочу тебя обманывать и потому не дам гарантий…
— Мне дорога каждая минута, — Лиза обняла и поцеловала меня.
Я прервал поцелуй.
— Там говорится, будто современные девицы настроены на временных партнеров, и не ищут мужа на всю жизнь, — я обернулся на лежащий обложкой вверх журнал. — Мне легче думать, что ты соответствуешь гламурным стандартам. Я утешаю себя этой мыслью. Ведь ежели ты сильно привяжешься ко мне, то плохо скажется на нас обоих.
Лиза остановила свои шустрые глаза.
Разумеется, она надеялась на вечную любовь. Глупо было ожидать обратного. Сколько бы эпох ни минуло, а юные девицы по-прежнему верят в заманчивую утопию, хоть они и научились скрывать свои чаяния, а все того гляди проскочит в страстном взгляде та искорка отчаянной надежды, которую не раз я видел в глазах Полины, да и в глазах почти что всех женщин разной сословной и породной принадлежности, что из-за меня погибли.
Но было для меня и новшество в развивающейся истории любви. Ни одну из прошлых женщин я бы не бросился спасать как Лизу. Я бы рискнул скорее ими, чем собой. Много видел я, как погибали мои любовницы, соратники по стае, учителя вампирского мастерства выживания. Ушли в мир духов хитрые прелестницы и великие воины… Многие века не брали их ни сабля, ни осина, но после нашего знакомства они умирали быстро и порой нелепой или позорной смертью. Я издали смотрел, как их терзали перевертные волки, как в их грудь входили охотничьи осиновые колья, как слетали с плеч их головы… Я мог бы попытаться их спасти, полезть за ними в пекло, рискуя самому остаться там навсегда, но… как бы распрекрасно они ко мне ни относились, как бы меня ни облагодетельствовали, я в мыслях не имел того, чтобы поставить кого-то из них выше себя… Нет, они не стоили моей жизни. Я не самурай, и не имею наследственной склонности к самопожертвованию.
А Лиза? Выходит, она стоит риска? Или все дурман злодейский, козни ее деда? С чего это я понесся за «Лексусом», вполне осознавая, что бомба под днищем может разнести меня на мелкие кусочки, и моей долгой и не такой уж тяжкой, чтоб на нее жаловаться, жизни придет конец?
Ответа я не знал. Затянувшееся внутреннее безмолвие меня пугало. А призрак торопил. Управляя мной как марионеткой, он дергал за нужные ниточки, вытаскивал все те, чувства, что долго блуждали во мне как в лабиринте, не находя пути к свету. И многого сказать не позволял. А ведь я поистине устал от лжи.
— Лизонька, ты жалеешь о недавней просьбе? — погладив щеку и подбородок девушки, я разорвал тяжелое молчание.
— Нет, Тиша, нет. Но я слегка боюсь… — Лиза влезла глубже на кровать и, стоя на коленях, скинула халат. — Знаю, я должна красиво двигать телом, как в стриптизе, но я… ты видишь, далеко не Юми… Руки немеют, — она сложила руки и пожала извинительно плечами. — Мне страшно… Говорят, в первый раз бывает очень больно.
— Не бойся, лапушка, — я подполз к ней на четвереньках. — Обещаю, ты не почувствуешь боли.
Дз-з-з-з-з!
Стакан с молоком, тонко звеня, полз по дрожащему в моих руках подносу, оттесняя к бортику шоколадный батончик с цельными лесными орехами.
Я стоял у кровати и смотрел на спящую Лизу безумными глазами. В памяти бесконечно прокручивался один и тот же эпизод. Снова и снова я переживал самый острый момент прошедшей ночи — чувствовал, как впервые вошел в нее, и видел, как ее широко распахнутые глаза полыхнули желтым огнем.
Всю ночь я не спал. Сидел на краю кровати в состоянии предельно близком к приступу панической атаки. Едва рассвело, и белые лучи осветили плотные кремовые шторы, я сходил на кухню… не за едой, а за ингредиентами для проверки.
Давным-давно, в самом начале мистической жизни, я выпил крынку молока, найденную в деревенском подвале. Ой, господа, страшно вспомнить, как потом мне было плохо! Я еще слыхом не слыхал о вампирской непереносимости молочного белка. Обратившая меня вампирша Людмила, под крылом которой я обретался с полгода, и которая так же, как и прочие влюбленные в меня женщины, плохо кончила свои дни, она (вот зараза!) не удосужилась предупредить меня о молоке. Сей вредный для нас продукт тем коварен, что не вызывает тошноты, когда его пьешь, и проявляет свою ядовитость спустя некоторое время.
Что до орехов… просто представьте себе, что измельченные мясные волокна, которые иногда нам нужно употреблять, если их хорошенько не разбавить жидкостью и недостаточно мелко размолоть, вызывают несварение вампирского желудка. Орехи — куда более тяжелая пища, чем мясо старой скотины. Нам они противопоказаны.
Я придумал жестокий тест. Но, право слово, не смолой же осиновой проверять, превратилась или нет Лизавета Филипповна в вампиршу.
— С добрым утром, любимая, — ленивое потягивание Лизы послужило мне сигналом к действию. — Твой завтрак в постель.